В Глебовское, что в 4-х км от Суздаля, приехала уже в субботу вечером, к Настене, которую в Глебовском называют артисткой Бусыгиной. У Насти чудесный русский сруб с белыми наличниками и чудесной литературной аллей, по одну сторону которой белеют гортензии, а по другую - березки. Настя гуляет по участку в образе дачницы, а на плечах еще блестят капельки из Нерли, в которой она только что искупалась. От Нерли нас отделяет забор и минута ходьбы. Мы разжигаем костер и, практически не видя друг друга, пьем белое вино, жарим рыбку и ведем неспешные беседы.

Уже ночью, перед сном, я выхожу на балкон своей белой комнаты и замираю от совершенно мистического пейзажа – над Нерлью стелется туман, шумит порожек, и кажется, что там, на берегу реки, сейчас чешут волосы русалки. Я засыпаю под пологом и под утро даже умудряюсь замерзнуть, что при такой жаре кажется неслыханным делом.

Мой первый летний Суздаль. Хоть и воскресенье, практически никого нет – все приедут на следующие выходные, на День Огурца. В детских колясках, как всегда, продают обыкновенные суздальские вкусности: сезонные малосольные огурцы и внесезонные петушки на палочках.

Люди вялые, разморенные от жары, а потому медлительные. Даже Баба Тоня. Кажется, что она еще уменьшилась. Крошечная, усохшая, с вечным тюрбаном на голове, с шарфиком-тряпицей вокруг шеи - «срам прикрыть». И выбор у нее небольшой сегодня – жарко, сил нет валять. Валеночки на личное счастье больше не беру – «Не бери, балда ты эдакая». Зато снимаю с бабы Тони прицепившийся репейник и беру на память. Посажу на ее валеночки дома.

Подходит мужчина, передает ей пакетик с обедом. «Ой, хорошо, я как раз проголодалась». Вместе с мужчиной подъезжает мальчик на инвалидной коляске: «Как дела, Никитка?»

Никитка был совершенно здоровым ребенком до 2-х лет. А потом его начали готовить к детскому саду, сделали какие-то прививки, и отнялись и ручки, и ножки. Его родители носят бабушке обеды каждый день, потому что думают, что это она молилась за Никитку, и ручки у него заработали. «Это не так, конечно, просто врачей хороших нашли», - скромничает баба Тоня.

- Баба Тоня, а любовь у Вас была?
- Меня муж очень любил. Но его посадили – был большим начальником. Сослали в Иркутск. Все там было обнесено колючей проволокой, жизни не было. Ему повезло – он был очень образованный, поэтому ему выделили какую-то каморку, где он делал работу. В него влюбилась медсестра. Я ей благодарна. Другие мужчины там без женщины с ума сходили. А в меня был влюблен начальник почтового отделения. И ему я тоже благодарна – учил меня правильно оформлять документы, писать письма. Но он был женат. И я не захотела с ним быть. А больше и не было никого. Но я не жалуюсь на судьбу, я - счастливый человек. Потому что не сидела без дела. Надо всегда помнить о том, как важно успеть сделать добро. Пока его делаешь – ты нужен.

Удивительно, откуда в голове этой крошечной 90-летней старушки такой живой ум, такая философия.

Видимо, потому что идет дорогою добра.

Мы с Настей сидим на лавочке, на холме у речки Каменки и наблюдаем, как разыгрались воробышки. Веселыми стайками они перелетают с ветки на травку, купаются в пыли у заброшенной церкви и радостно щебечут.

После заезжаем на фабрику к Дымову за его чудесной керамикой, за святой водой в Новоселки, у желтой избы сидит стайка бабушек, режутся в домино. А мы идем купаться на подогревшуюся за день Нерль, где на берегу цвета печенья гнездятся ласточки, и он напоминает сыр с дырками. Плывешь в теплой воде мимо желтых кувшинок-купальниц. Да ты и сама купальница. Против течения, хоть оно и не сильное, плыть устаешь, и, когда ложишься на спину и отдаешься воле воды, чувствуешь себя ежиком в тумане, которого несет к медвежонку на чай с вареньем. Мы и пьем чай после. С мятой и вишневым вареньем, которое только что сварила Татьяна Илинична, Настина мама, - оно еще теплое. Плюемся косточками, и как муссом лакомимся пенкой. Я почему-то вспоминаю урок литературы в школе и «Капитанскую дочку», когда Гапа долго пытала нас, почему вишневое варенье в книге варят не летом, как полагается, а в сентябре… Мы и не знали, что сказать, потом выяснилось, что герои попали в круговорот исторической метели, и «все смешалось в доме Облонских». А здесь, в Суздале, никакой исторической метели нет, жизнь течет неспешно и подлинно.

Смывать с себя воду Нерли не хочется – волосы после нее мягкие, кожа шелковистая, и мы идем гулять по полю, любоваться былинными пейзажами, собирать оставшиеся после покоса колоски и разгрызать зернышки, вовремя смотреть под ноги, чтобы в последнюю минуту не потревожить муравьиную тропу и чувствовать, и понимать во всех смыслах фразу «Здесь Русский дух, здесь Русью пахнет».